Чем дольше идёт война, тем яснее и отчётливее становится, ради чего эта борьба ведётся. Кажется, что с момента, когда на повестке стояла проблема Данцига, прошли десятилетия, а то и столетие. Выход крепко сжавших кулаки восточных народов, фактически и духовно ведомых кнутом жидобольшевизма, на мировую арену в результате натиска на Европу подвергает сомнению ценности немецкой и европейской культуры и образа жизни. При этом весьма трагично для Европы и то, что западные реакционеры не осознают знамения времени и предоставляют вспомогательные услуги большевизму и мировому еврейству. На острие этой борьбы находится немецкий народ — защитник Европы и всех истинных жизненных ценностей на восточном, южном и западном театрах военных действий. На нашей стороне — наши союзники. Тем не менее не может быть сомнений и в том, что мы несём тяжёлое бремя войны и вместе с тем величайшую ответственность. От нас, наиболее крупного белого германского народа планеты, обоснованно зависит судьба белой расы; благодаря нам имеют вес и проходят испытание судьбой содержание и внутренняя ценность германского духа.

В такое время, когда всё в опасности и кажется, что основание, на котором мы держимся, пошатнулось, когда мы наравне с нынешними хозяевами хотим взять в руки ключ от великого и основанного на истинных ценностях будущего, повседневные заботы и личные интересы неизбежно отходят на задний план. В эпоху жёсткого выбора, в связи с затянувшейся войной и возрастающей жестокостью её ведения, я задаюсь вопросами жизни и смерти не на фронте, а в лаконичной простоте дома. Одной из наиболее значительных подтверждений факту, что солдаты, перенёсшие высокое напряжение в результате боёв на востоке, по возвращении в отпуск иной раз абсолютно не понимают родной язык, является то, что для этих людей многое перестало быть занимавшей их проблемой, до сих пор актуальной в некоторых кругах на родине. Идеалы эгоистического и скромного личного будущего маленького человека на Земле для него больше не существуют, обесценившись под давлением жестокой борьбы. Однако дома, по-видимому, многие хотят уклониться от неизбежного. Вместе с тем они препятствуют проявлению крупнейшей и мощнейшей энергии и замедляют её. Поэтому изначально необходимо истинное и глубокое осознание смысла этой войны, исполинских сил, ведущих эту борьбу, повреждения, а также истощения источников нашей энергии и нашей веры. Лишь спрашивая о путях, ведущих к этим источникам, мы, вероятно, призываем великих людей, знатоков и творцов нашего народа, протягивающих нам руку помощи. Среди них, до нас преодолевших тяжелейшие поражения и достигших успеха, подобно Фридриху Великому, или осознавших в пробудившихся предках подлинную движущую энергию жизни и обстоятельства своего времени, знавших лозунги своего поколения и обновлявших вечные ценности, мы занимаем надлежащее место. Они не дали нам ни системы, ни философского камня, благодаря которым мы, выхоленные и с гарантиями, могли бы отыскать путь дальнейшего развития, однако они хотят нам пролить свет на это.

Среди этих великих людей прошлого следующей предстоит судьба немца по имени Фридрих Ницше. Мы не относимся к нему отрицательно и не склоняемся перед ним в слепом почитании, но считаем его свободным от предрассудков своего времени и вечным, одним из великих духовных предвестников нашей эпохи. Существует выражение про одного великана, который стоит на плечах других и трудится один ради всех. Это относится не только к великим государственным деятелям, но также и к их духовным отцам.

Ницше, к которому мещане всех мастей испытывали лютую ненависть и враждебность и относились подозрительно к его национальной позиции из-за уничтожающей критики немецкого народа, любил свой народ очень крепко. Тем не менее он с неумолимой ясностью видел причины упадка немецких нравов именно потому, что был истинным немцем. Его прискорбные обвинения исходили из глубочайшей тревоги, что в головокружительную эпоху грюндерства после франко-прусской войны 1870—1871 гг. этот народ не осознавал свою подлинную силу и был вынужден страдать от поверхностных и глубоко разрушительных наслаждений. Его взгляды заключались в осознании в крепких здоровых общественных началах немецкого народа целеустремлённости, готовности к борьбе и воинственности в реализации своей внутренней сути и требовательности в отношении проявления этих качеств.

«Как известно, наш народ знаменит внутренней сущностью. Но эта внутренняя сущность в равной степени известна и своей опасностью. Наша суть постоянно оказывалась слабой и беспорядочной, не умея действовать во внешней среде и придавать себе форму. В немецкой душе очень много прекрасных волокон, не скреплённых особо жёсткими и крепкими узлами: прискорбное зрелище и подлинное бедствие. Вам положено помочь в беде: необходимо сильнее сплотить естество и душу нашего народа и устранить разрыв между внешним и внутренним. В этом самом высоком смысле нам потребно добиваться единства Германии более пылко, нежели только лишь политического объединения: единства немецкого духа и быта в результате ликвидации противостояния между формой и содержанием, внутренней сущностью и нормой поведения. Воплотите в жизнь понятие „единый народ“. Вам его позволительно никогда не считать благородным и слишком значимым».

В другом месте, ведя речь о рабочих, он подчёркивает ещё отчётливее, как он представляет себе это единство немецкого быта и кто должен принимать в его достижении активное участие:

«Им, как и солдатам, надлежит научиться чувствовать. Гонорар, зарплата, но никакой оплаты! Когда однажды рабочие додумаются до того, что они легко превосходят нас уровнем образования и добродетелью, тогда между нами всё кончено. Но если этого не произойдёт, то между нами и подавно всё кончено». Вместе с тем Ницше признаёт себя ответственным за новое мировоззрение, долженствующее разрешить социальный вопрос. Говоря о том, что в случае неспособности рабочих всё и подавно кончено, он пророчески предвосхищает большевистскую угрозу и посредством проникновения в суть социалистического порядка приходит к осознанию заката сладострастной, эксплуататорской, пропитанной филистерской образованщиной буржуазно-капиталистической клики. Он ясно распознаёт суть нашего народа: «Когда народ неизменно продвигается вперёд и развивается, он каждый раз разрывает пояс, служивший ему до поры символом собственного национального достоинства. Народ, у которого, однако, вдоволь празднеств, свидетельствует, что желает окаменеть. Немецкая нация юна и находится в становлении».

Он чувствует, что мы находимся в состоянии динамичного развития, что окончательные очертания сложатся прежде всего, когда мы внедрим в жизнь всё, что соответствует нашим внутренним ценностям и энергии. Эту динамичность Ницше считает одной из наиболее примечательных характерных черт нашего народа. Он знает: «Если немец совершает нечто великое, он действует из нужды, в состоянии мужества». В отличие от некоторых лицемерных философов, он не отрицает закон беспрестанной борьбы за существование, а, наоборот, поддерживает его и стремится к нему. Он может не очень часто дискутировать в азартной манере с теми филистерами, которые выступают за постоянный мир на Земле, отрицают или хотят оспорить сотворённый божественным проведением закон борьбы и хотят зловещей иллюзией погубить и парализовать энергию народов вообще и в особенности немецкого. «Я обучаю говорить „нет“ всему, что ослабляет, что истощает. Я обучаю говорить „да“ всему, что укрепляет, что накапливает силы, что обосновывает чувство силы. До сих пор никто не обучал ни тому, ни другому: обучали добродетели, самоотречению, состраданию, обучали даже отрицанию жизни. Все это суть ценности истощённых… Богом назвали порчу и разложение человечества… Не должно произносить всуе имя Божие». Нести ответственность, бороться, говорить «да» боли и страданию, с которыми сталкивает борьба, — это его требование. Потому что там, позади страданий и жертв, он лицезреет содеянное: победу человека над самим собой. «Воспитание страдания, великого страдания, — разве вы не знаете, что только это воспитание возвышало до сих пор человека?». Ницше говорит и о тех, кто хочет лишить жизнь жестокости и изыскивает мелкие уловки, восклицая: «Что из всего подлого самое подлое? Выводы, все выводы, поздние и ранние выводы: „Это причиняет боль, поэтому это скверно!“».

Общество, каким оно станет, если Германии не суждено погибнуть, сформирует, по его мнению, абсолютно новую связь между отдельным человеком и народом. Этот пробный камень для него и представляет собой ответ на вопрос: что есть свобода? Ницше пылко ведёт борьбу с так называемой потребностью в свободе филистеров и сластолюбцев, которые добивались от него «свободы от чего-либо». С яростью держал он перед своим временем зеркало, в котором отражались те отвратительные явления после 1918 года, о которых мы знаем не понаслышке.

Люди, уравнивающие свободу и распущенность и желающие освободиться от любых нравственных обязательств, «ныне живут без зазрения совести преходящими наслаждениями и тратят дни бессмысленно и бесцельно». Он проповедует «свободу для»: воплощения «воли к ответственности за самого себя. Путём обретения равнодушия к невзгодам, жестокости, лишениям, даже к жизни. Путём готовности жертвовать за своё дело людьми, не исключая и самого себя». Фюрер преобразовал это определение свободы в руководящий принцип нашего социализма. Служба, труд, борьба и, если придётся, смерть во имя общества превратились в символ веры многих. Сознательно или инстинктивно, именно наши бойцы на фронте, охваченные, как и внутренне безоружное население на родине, волей к уничтожению врага рода человеческого, пробили себе дорогу к этой великой свободе. Благодаря потенциалу внутренней силы, самоотверженности и веры, неуклонно накапливающемуся здесь и там, однажды мы победим и воцарится мир.

Чем полнее Ницше осознавал болезненность, червоточину и обветшалость ярких лозунгов своей эпохи, тем скорее он приходил к мысли, что народ не способен ни выбрать самостоятельно верный путь, ни привести собственную энергию в действие. Именно поэтому он так пылко обращался к вождям будущего. «Рано или поздно возникнет потребность в новых философах и командующих, на фоне образа которых померкнут и покажутся не стоящими внимания все закулисные, самобытные и благосклонные земные умы. Образ таких вождей у нас перед глазами». Вновь и вновь он обращает внимание на новых подлинных вождей будущего. «Я приветствую все знамения того, что зачинается более мужественная, воинственная эпоха, которая прежде всего вновь воздаст почести отваге! Ибо именно ей назначено проложить пути более величественной эпохе и скопить энергию, которая некогда понадобится этой последней, — эпохе, вносящей героизм в сознание и ведущей войны за убеждения и последствия их воплощения. Для этого потребны теперь многие первопроходцы, храбрецы, не возникающие, однако, из ничего, — тем более из песка и ила нынешней цивилизации и образованности больших городов; люди, умеющие быть молчаливыми, одинокими, решительными, стойкими и довольствоваться неприметными деяниями: люди, из внутренней склонности ищущие во всём то, что поддаётся преодолению; люди, которым присущи не только весёлость, терпение, простота и презрение ко всякому значительному тщеславию, но и великодушие победителя и снисходительность к мелочному тщеславию всех побеждённых; люди с чётким и свободным суждением о всех победителях и о влиянии случая на любую победу и признание; люди с собственными празднествами, собственными буднями, собственными погребальными днями, приноровившиеся повелевать и уверенные в этом навыке и в то же время готовые при необходимости повиноваться, в том и ином случае одинаково гордые, одинаково преданные своему собственному делу: более рискованные люди, более плодотворные люди, более счастливые люди! Ибо поверьте мне! Тайна пожинать величайшие плоды и величайшее наслаждение от существования зовётся: опасно жить!».

Такое доминирование должно быть достаточно непростым занятием и представлять собой несение тяжелейшего бремени, ведь оно устремляется к целям, приводящим нас посредством воплощения нашей глубочайшей сути к формированию нового мировоззрения. «Что превращает в героя? Одновременное движение навстречу своему величайшему страданию и своей величайшей надежде». Он осознаёт, что «наш общественный порядок будет медленно таять, и от всех сфер влияния старого общества ничего не останется». Все возможности, как и тяготы сложнейших испытаний, — в руках вождей, обладающих лишь единственным прегрешением — «трусостью» и долженствующих уклониться от «порока современности»: «трусости перед последствиями». Эта трусость перед последствиями характеризует все элементы, пришедшие к власти после отставки Бисмарка. Фюрер сделал суровые выводы из нашей ситуации и потребностей нашей жизни и при всех опасностях и рисках, поджидающих подобное начинание, признал ответственность за слова Ницше. «Что меня не убивает, делает меня сильнее». Адольф Гитлер знает о «конфликте господ», затронутом Ницше, обращающимся к законодателям будущего при обсуждении темы борьбы между любовью к ближнему и любовью к дальнему. Созидательность и добро представляют собой не противоположности, но единство, однако с учётом ближней и дальней перспективы. Чем более жестока война, определяющая наше будущее на столетие, а может быть, и на тысячелетие, тем потребнее нам стимулировать дальних брать на себя обязательства. Нашим масштабам может не хватать величины и простора, в том числе и для управления нашей собственной судьбой, и для сохранности дальнего рядом с ближним, и для подверженности всего риску. «Жизнь, по мере возвышения, всегда становится суровее, — увеличивается холод, увеличивается ответственность».

«В наших силах определить облик нового тысячелетия. Разве не должны были нас возвеличивать и придавать нам силы эти грандиозные задачи, это грандиозное обязательство, это обусловленное нуждой прикосновение к бессмертию?». «И блаженством должно казаться вам налагать вашу руку на тысячелетия, как на воск, блаженством — писать на воле тысячелетий, как на бронзе, твёрже, чем бронза, благороднее, чем бронза. Полностью твёрдо лишь благороднейшее. Эту новую скрижаль, о братья мои, даю я вам: станьте тверды!». Под этим Ницше понимает прежде всего твёрдость к себе самому, проявляющаяся в умении максимально воздерживаться от мягкотелости, ибо «хвала всему, что закаляет».

Он зрит, что этим поколениям завещана борьба во имя Новой Европы. Ницше распознаёт проникновение с Запада элементов бессилия и разлагающего материализма наравне с ростом угрозы с Востока. Он говорит об «огромном буферном государстве, где Европа плавно перетекает в Азию», о призыве русской тишины, о котором неясно, призыв ли это к отрицанию или утверждению, к созиданию или разрушению. Напротив, он требует «усиления опасности России, долженствовавшего бы стимулировать Европу стать такой же опасной и именно путём воцарения в Европы новой касты обрести волю к единству». Эта борьба сопровождается «решением участи европейских евреев. Что они бросили свой жребий, перешли свой Рубикон, теперь всем понятно. Им остается только одно — или господствовать над Европой, или утратить Европу, как некогда они утратили Египет, загнав себя в такие же рамки».

Таким образом, Ницше, наполненный невероятно трагическими предчувствиями и великими надеждами, повествует о решении их участи в следующем столетии. Наши нынешние враги прекрасно это поняли. Ницше бичует англичан так, как нам это не под силу. Он обращает внимание на опасность c Востока и вопрос об участи евреев. Гораздо больше его занимает сознательное проживание и оформление мысли, что люди этой эпохи признают ответственность за собственную судьбу. Время от времени он боится, что и в новом столетии появятся люди, о который он с горечью говорил: «И что толку от их „переживания“? Как комары, цепляются за них события, их кожа искусана, но их сердце ничего об этом не знает». Или он опасается с мрачным предчувствием: «Эпоха великих событий превратится, однако, в эпоху скромных деяний, когда люди обтекаемы и чересчур податливы». Глашатай немецкого и европейского рока Ницше неподвластен времени. Было бы рискованно, если бы мы всё великое, о чём он ведёт речь, пытались переложить на себя. Это, бесспорно, невозможно, ибо многие его великие требования для нас — идеалы, к воплощению которых мы стремимся, и законы, по которым мы хотим жить. И всё же многие его неутешительные выводы о человеческих нравах той эпохи частично применимы и к нам. Фюрер подвёл итог великим немецким заветам нашего прошлого и направил нас с верой к твёрдости, к идеализму, к героизму и к лучшей жизни. Он подготовил нас к неминуемому противостоянию военно-технически, научно и, более того, духовно. Именно непреклонность этой борьбы и его твёрдости, о которой невозможно сказать, преодолела ли она уже свой пик или нет, приводит к осознанию наших истинных ценностей и к выявлению сути и понуждает к этому. К «выявлению, иными словами, пониманию всего наилучшим для нас образом».

Ницще — глашатай жёсткого выбора. Он ненавидит взаимные уступки и положительно относится к потребности в поиске подлинного решения ситуации. Он призван поднять нам дух в этой тотальной войне. Если мы полагаем, что невозможно заключить сделку с судьбой, он требует ещё яростнее. «Ты больше не можешь вынести великолепие судьбы твоей? Люби её, выхода нет!».

Предчувствие Ницше о «грядущих чудовищных войнах социалистов» полностью оправдалось. К актуальному для него «высочайшему искусству в согласии в жизнью» пробили себе дорогу миллионы людей, принимавшие или принимающие участие в тяжелейшей борьбе и часто утратившие все своё имущество. Ницше указывает нам на великую цель и точит духовное оружие. Мы объявляем себя его сторонниками как одного из величайших немцев, как глашатая вновь единой немецкой нации, истинного господства и Новой Европы. Вместе с ним мы верим в окончательных победу элементов, «способных на величайшую твёрдость к самим себе и могущих гарантировать наличие воли в течение максимально долгого времени».

Вильгельм Лёбзак

---

Вильгельм Лёбзак (12 мая 1908, Марбург-ан-дер-Лан, Германская империя — 9 марта 1959, Дюссельдорф, ФРГ) — немецкий писатель, по совместительству — пропагандист идей национал-социализма.

Вступил в партию в 1930 году. Многолетний руководитель по подготовке кадров местного имперского отдела пропаганды при данцигском гауляйтере Альберте Форстере (1902—1952). В рамках данной сферы деятельности осуществлял идеологическую подготовку национал-социалистических организаций в духе партии, а также отправленных на курсы функционеров. Вследствие активной антиевреейской агитации получил прозвище «данцигский Геббельс». В выступлении перед местной организацией НСДАП в Петерсхагене (ныне — Желихове) охарактеризовал евреев «растлителями расы», «плутами» и требовал ввести «видимое клеймо» для клиентуры еврейских торговцев.

После начала Второй мировой войны продолжил занимать пост руководителя по подготовке кадров в новообразованном гау Данциг — Западная Пруссия.

После окончания войны из-за шумихи, поднятой газетой «Шпигель», в связи с «двумя тысячами выступлений национал-социалистического характера» на протяжении 38 месяцев находился под заключением в Нюрнберге. В 1949—1951 годах принимал участие в написании серии криминальных романов «Фрэнк Кенни. Приключения в криминальном мире сегодня и завтра». В первой половине 1950-х годов входил в клуб господ в Гамбурге, образованный высокопоставленным партийным функционером Густавом Адольфом Шеелем (1907—1979) и имевший тесные связи с кружком Наумана.

Личность Лёбзака нашла отражение в романах «Жестяной барабан» и «Собачьи годы» «Данцигской трилогии» Гюнтера Грасса (1927—2015).