«Великий Гэтсби» - классика литературы Нового времени американского писателя Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, экранизированная в «классическом голливудском стиле» в 1974 году и в стильном, превосходно снятом мюзикле 2013 года. Невооруженным взглядом может показаться, что это произведение исключительно о перипетии любовной истории нескольких людей высшего американского общества начала XX века. В действительности, «Великий Гэтсби» - это социальная картина «Пира во время чумы» тех лет и становление человека «особого типа» в мире Модерна, актуального и по сей день. 

Хотя в первую очередь для массового читателя, по замыслу автора, эта была книга о любви. Но поскольку сама любовь как феномен не терпит громогласных и публичных обсуждений в рецензионном формате, поскольку это произведение и о любовной трагедии в том числе, но вовсе не о том, что трагедия заключается в «неправильном выборе» мужчины женщиной (таким это произведение видят большинство профаничных наблюдателей), тогда уделим основное наше внимание деталям и символам, сокрытым в книге и её экранизации. Тем более, если мы осознаем, что это именно тот случай, когда мелочи формируют целостную картину. 

Кем сразу же представляется рассказчику Джей Гэтсби? - Средневековым феодалом, человеком абсолютно иного мира, чем мир Нью-Йорка. Он выстроил дворец в стиле средневекового замка, а в фильме на его воротах девизом висит надпись на латинском: «Ad finem fidelis» («Верный до конца»). Парадокс в том, что аристократом в прямом смысле он не является, но он очень хочет им именно быть, а не казаться таковым. Фактически, здесь мы сталкиваемся с типом «аристократа духа». С другой стороны, Том Бьюкенен является аристократом в формальном, «в прямом» смысле, но не является всецело им в духовном. При этом ни Бьюкенен, ни Гэтсби не являются абсолютными героями в положительном литературном ключе, скорее это антиподы в границах общего типа людей. Хотя рассказчик и автор, как сторонний наблюдатель, очевидно и говорят нам о своих симпатиях к Гэтсби (прошедшего через великую войну), с позиции объективной оценки их личности это обавполне достойных типажа: Бьюкенен как консерватор и защитник традиционной культуры и ценностей, а Гэтсби как субьект «Воли к власти», раскрытый также прекрасно в схожем произведении Джека Лондона «Мартин Иден». 

Лондон, чьи лучшие труды пропитаны ницшеанской философией, должен послужить здесь проводником между героем и замыслом Фицджеральда с идеями Ницше. Прекрасный отрывок в фильме - когда в последний день лета Гэтсби рассказал всю свою историю рассказчику - это также столь же яркая иллюстрация «Воли к власти», зародившаяся уже в самом юном возрасте у Гэтсби. Здесь также имеет место быть воинская инициация и отчужденность от толпы при игре «собственными масками» главного героя. 

В произведении есть один эпизод, момент разговора в доме Томаса Бьюкенена за обедом, который позволяет многим зрителям, профаничным критикам и левакам неверно толковать замысел автора, и при этом дает «Великому Гэтсби» зеленый свет в пост-культурном пространстве современного мира (в отличие от того же «Мартина Идена», где слова героя про белокурых бестий звучат прямолинейно). Бьюкенен упоминает за обедом эпохальную книгу своего времени Лотропа Стоддарда «Бунт против цивилизации» в контексте рассуждения об мировом упадке нордической расы. Цитата из книги далее приведена в оригинале, но при необходимости её перевод можно легко найти в русском издании, глава 1. 

“Civilization’s going to pieces,” broke out Tom violently. “I’ve gotten to be a terrible pessimist about things. Have you read ‘The Rise of the Colored Empires’ by this man Goddard?” 

“Why, no,” I answered, rather surprised by his tone. 

“Well, it’s a fine book, and everybody ought to read it. The idea is if we don’t look out the white race will be — will be utterly submerged. It’s all scientific stuff; it’s been proved.” 

“Tom’s getting very profound,” said Daisy, with an expression of unthoughtful sadness. “He reads deep books with long words in them. What was that word we ——” 

“Well, these books are all scientific,” insisted Tom, glancing at her impatiently. 

“This fellow has worked out the whole thing. It’s up to us, who are the dominant race, to watch out or these other races will have control of things.” 

“We’ve got to beat them down,” whispered Daisy, winking ferociously toward the fervent sun. 

“You ought to live in California —” began Miss Baker, but Tom interrupted her by shifting heavily in his chair. 

“This idea is that we’re Nordics. I am, and you are, and you are, and ——” After an infinitesimal hesitation he included Daisy with a slight nod, and she winked at me again. “— And we’ve produced all the things that go to make civilization — oh, science and art, and all that. Do you see?” 

There was something pathetic in his concentration, as if his complacency, more acute than of old, was not enough to him any more. When, almost immediately, the telephone rang inside and the butler left the porch Daisy seized upon the momentary interruption and leaned toward me. 

Казалось бы, что эпизод, в котором Бьюкенен с гордыней говорит в дискурсе современного термина «white supremacy», должен характеризовать его как отрицательного персонажа. Но вот что сам Фицджеральд пишет в письме Эдмунду Уилсону в 1921 году во время своего путешествия по Европе, дублируя расизм и пессимизм своей книги: 

«God damn the continent of Europe. It is of merely antiquarian interest. Rome is only a few years behind Tyre and Babylon. The negroid streak creeps northward to defile the Nordic race. Already the Italians have the souls of blackamoors. Raise the bars of immigration and permit only Scandinavians, Teutons, Anglo-Saxons and Celts to enter. France made me sick. Its silly pose as the thing the world has to save. I think it’s a shame that England and America didn’t let Germany conquer Europe. It’s the only thing that would have saved the fleet of tottering old wrecks. My reactions were all philistine, anti-socialistic, provincial and racially snobbish. I believe at last in the white man’s burden. We are as far above the modern Frenchman as he is above the Negro. Even in art! Italy has no one. When Anatole France dies French literature will be a silly jealous rehashing of technical quarrels. They’re thru and done. You may have spoken in jest about New York as the capital of culture but in 25 years it will be just as London is now. Culture follows money and all the refinements of aestheticism can’t stave off its change of seat (Christ! what a metaphor). We will be the Romans in the next generations as the English are now».

О упадке культуры, о финансовом культе, о вырождении цивилизации и о эквиваленте «нордической» и «белой расы» говорит в произведении Томас Бьюкенен устами самого автора. Но лучшая реализация в этом мире субъекта симпатий автора происходит в лице Джея Гэтсби, прошедшего через войну и ставшего неоднозначным примером «окопного аристократа» под конец своей жизни. Великий Гэтсби - это прекрасная история в шекспировском ключе становления особого человека, обращенная к разуму тех немногих, о ком эта книга повествует и к кому действительно обращается через своё творчество Фицджеральд. 

«Они ничтожества. Вы один стоите их всех, вместе взятых!» - (с)